Антиквар - Страница 5

– Я знаю, – сказал Смолин. – Стоп… На чем подъехала?

– А вон, – Шварц кивнул в сторону притулившейся неподалеку вишневой «восьмерки», не новой, но достаточно ухоженной. – Ботан за рулем.

– Понятно, – кивнул Смолин. – Поскучайте-ка еще чуток, я пост проверю…

Он широкими шагами направился к двухэтажному деревянному домику, потемневшему от времени (помнившему и Фиделя, и Никитку, определенно), взбежал на второй этаж по скрипучей узкой лестнице, постучал в обитую потрепанным дерматином дверь.

Секунд через десять изнутри настороженно поинтересовались:

– Ктой-то?

– Яй-то, – сказал Смолин. – Отворяй, Кузьмич, живенько…

Скрежетнул ключ, потом заскрипел засов, потом звякнула цепочка, дверь распахнулась с противным визгом, и на пороге возник старикашка в толстенных шерстяных носках и давным-давно отмененном в армии обмундировании: галифе и гимнастерка п/ш, то бишь «полушерстяные», все мелкие, начищенные пуговки аккуратно застегнуты до самой верхней (хотя ворот и должен ощутимо резать шею), форма без погон тщательно отглажена, талия перетянута ремнем совершенно по-уставному, так что лишь два пальца и пройдет, никак не более. Старикан был ветхий, но из породы живчиков. Хромовые прохаря, безукоризненно надраенные, стояли у порога, орденские планки на гимнастерке начищены, тонкий плексиглас без малейшей царапинки. Вот только понимающий человек сразу определит, что ленточки принадлежат регалиям мелким– полный набор «за безупречную службу», все юбилейки мирного времени и прочие «трудовые отличия» с «трудовыми доблестями». Ордена, разумеется, ни единого: откуда ордена у старого вертухая?

– Смазал бы ты щеколды, что ли… – поморщился Смолин. – Выдать копеечку на масло?

– Ничего подобного, товарищ командир! – отрезал старикан. – Когда все скрипучее, вмиг услышишь, если полезет кто-то…

– А зачем к тебе лезть, сокол ясный? – лениво поинтересовался Смолин, без церемоний проходя в комнатку. – Сокровищ не накопил, капиталов не имеешь…

– Времена нынче предельно криминогенные, – гладко ответил Кузьмич. – А изобретательность преступного элемента известна не понаслышке. Опыт имеем, знаете ли… Повышенная бдительность – не фигура речи и не преувеличение, а насущная предосторожность…

– Ладно, ладно… – проворчал Смолин.

Он взял с узкого подоконника черный десятикратный бинокль, чуть отступил в глубь комнаты и перенастроил окуляры по своим глазам. Блочная пятиэтажка была от барака всего-то метрах в сорока, а теперь, вооружившись оптикой, Смолин и вовсе видел гостиную бабушки Фаины так, словно стоял на балконе ее дома. Картина наблюдалась самая идиллическая – вся троица восседала за столом, только что начавши гонять чаи с теми самыми вареньицами-печеньицами. О чем они там беседуют, было, разумеется, не понять, не умел он читать по губам – но сразу видно, что разговор самый беспечный: сидят люди, давно друг друга знающие, чирикают улыбчиво, спокойно, о вещах наверняка мирных и приятных… Точно, на неделе же всажу микрофон, подумал Смолин, кладя бинокль на подоконник. Законный процент с трехсот тысяч баксов – это сумма, ради которой и сдавший в последние годы Кащей трезвый рассудок сохранит елико возможно дольше…

– Журнал наблюдений, – отрапортовал Кузьмич, подавая ему знакомую тетрадку. – Как уже отмечено, не имея возможности определять, кто именно входит в квартиру к объекту, и фиксируя таковых лишь в случае незадернутых штор посредством оптики, запечатлеваю, согласно указанию, номера машин, имевших остановиться у подъезда, равно как и лиц, туда входящих…

Смолин бегло изучил достижения прошедшей недели: одни обозначены как «жилец» или «жиличка», другие охарактеризованы двумя-тремя фразами – нужно признать, достаточно профессионально, нехилую свою зарплатку Кузьмич отрабатывал качественно. Номера машин… А если вернуться на месяц назад…

Ах ты ж, мать твою… Впервые вишневая «восьмерка», стоящая сейчас идиллически у подъезда, зафиксирована наружкой в лице Кузьмича месяц и восемь дней назад. Всякий раз на ней прибывали Дашенька с Мишенькой… Следовательно, старушку начали пасти давненько…

– Кузьмич… Эта парочка из «восьмерки», прежде чем появиться на машине, раньше приходила пешком? Поодиночке?

– Дайте свериться… – старый вертухай, морща лоб, полистал тетрадку, поиграл кустистыми седыми бровями, потом уверенно заключил: – Не фиксировались. Первый раз прикатили сразу на данной машине, как и обозначено…

Бросив тетрадку на подоконник, Смолин хотел задать следующий вопрос, но краем глаза увидел на столе нечто интересное – и, не церемонясь, поднял толстую пеструю бульварную газету и вытянул за уголок еще одну тетрадочку. Едва ее раскрыл, определил, что там прилежно отмечены все до одного его собственные визиты за время их двухмесячного сотрудничества: дата, время, продолжительность даже…

– Вот оно как, старинушка? – спросил он, ухмыляясь. – Второй рукой, стало быть, и меня освещаешь?

Старикан, столь же непринужденно усмехаясь, не отвел взгляда, пожал плечами с видом совершеннейшей невинности:

– Яковлич, ты ж не пацан, чтоб обижаться… Жизнь нынче сложная и замысловатая. Я ж не темный пенек, прекрасно знаю, что у бабки дома картин на хренову тучу денег… Знаю я, почем картиночки толкают…

– Откуда?

– Слухом земля полнится. Интересно ж…

– Понятно, – сказал Смолин. – И меня, на всякий случай, тоже следует фиксировать? Вдруг я ее не охраняю, а намерен совсем наоборот поступить? А?